Книга Окно в доме напротив - Кирилл Берендеев

– Это уже шизофрения какая-то. Позавчера мне отказывают в визе, потому как на финансируемый мной журнал наложили штраф за какие-то недоимки за восьмой год – интересно, а где они были почти пять лет? А сегодня выдают визу, чтоб только вложился в вашу экономику, ибо намечается пафосный форум или закончились партнеры на переговорах.

– Умом Россию не понять, – шаблонно ответил я. – Не берите в голову, Серджио, обращать внимание на наши выверты себе дороже.

– Попробуй к ним привыкни. Хотя Россия конечно, похожа на Италию – тоже воруют все и всегда. Но у нас хоть не издеваются при этом. А то и деньги вымогают и еще просят помочь – это вообще нормально?

– Для нас – нормально, – я улыбнулся. В комнату вошла Ольга, предложила прервать бесконечные беседы об особенностях русского менталитета по Салтыкову-Щедрину и выпить кьянти. Серджио как-то сразу отмяк и согласился. Синьорина Бинда, путешествовавшая всегда и везде рядом с ним, оказывала на пожилого тирольца самое благоприятное воздействие. В ее обществе Вивиани становился, верно, тем, каким был до своего второго брака – жизнерадостным, простым, веселым любителем легкого вина и досуга человеком, который не прочь хватить лишнего, да хоть и в его годы, но потом и поработать на славу. Чем тирольцы, он всегда это отмечал, и отличаются от жителей Ломбардии или Венето, то есть северных итальянцев. Особая порода, хоть и близкая, но иная. Да и себя он только на приемах мог назвать итальянцем, а в иной ситуации ругал и Виктора Эммануила Второго, объединителя страны, и австрийцев, отдавших его край южанам и мировые войны, и еще много кого и чего.

Не знаю, были ли у них интимные отношения, но общность почти во всем читалась с первого взгляда. Вот и сейчас, стоило только разлить вино из знаменитой плетеной лыком бутыли по бокалам, как разговор немедля переметнулся на влияние итальянской культуры на русскую и обратно. Вивиани радовался, что земля наша не оскудела талантами, что в каждом номере журналов, которых он финансирует, непременно появляются одаренные авторы, которых он дополнительно поощряет грантами, чтоб им выбраться из глубинки, побродить по Вечному городу или напитаться воздухом Лигурии. Уже в шестой раз он собирал лучших для подобного путешествия, неизменно приглашая их на лекции мэтров итальянской литературы; прошлый раз им довелось послушать лекции Умберто Эко.

Похлопотать за редактора «Иртыша», которому запретили покидать квартиру, Ольга попросила общего знакомого Тонино Гуэрру, случаем находившимся сейчас в столице. Серджио подскочил, как же так, маститый сценарист и драматург уже старенький, за девяносто, а будет мотаться по кабинетам. К министру культуры разбираться пойдет сам финансист, а не его близкий друг.

– Вам надо не к министру, а сразу к начальнику налоговой ломиться. Можно и с Гуэррой. И я с вами пойду, раз налоговая приперлась. Только так можно понять, чего они хотят и зачем вообще кашу заварили.

– Вы так говорите, как будто Дмитрия в заложники взяли. И лучше не ходите, ведь тогда раскроется наш маленький заговор…

– Серджио, да все прекрасно знают, откуда деньги у «Иртыша», «Фантазера», «Родных берегов» или прочих изданий, которые вы финансируете…

– Не надо только говорить «прочих», прошу вас.

Мы еще немного пошумели, разбираясь, как лучше поступить, пока синьорина Бинда нас не успокоила, заявив, что тоже пойдет и поможет, чем сможет, убедит, благо русский, в отличие от Вивиани, она знает едва не в совершенстве. А убедить может, кого угодно.

– С этим не поспоришь, – согласился я, вспоминая как Ольга, худенькая, незаметная, с короткими каштановыми волосами, сидящая в компании здоровенных мужиков из ведомства, пробивала идею зарубежного финансирования детских домов – когда еще это дозволялось. С ней спорили, потрясали бумагами и пытались надавить, но бесполезно, неаполитанка с кровью древних норманнов всех быстро поставила на свои места. Обворожительно улыбнулась, будто запоздало дала давно желаемую мужиками взятку и, выхватив меня из их компании, удалилась победительницей.

– И не спорьте, – она хотела что-то добавить, но взгляд ее упал на Вивиани. Тот внезапно задохнулся, судорожно пытаясь глотнуть воздуха, наконец, тяжело, надсадно закашлялся и стал медленно сползать со стула. Ольга бросилась к нему, стремительно расстегнула рубашку, потребовала сумочку, где находилось все, жизненно необходимое, я подал, достала какие-то растирания, наполнившие комнату ароматом лаванды. Затем мы дотащили грузного Серджио до кровати. Тот по-прежнему только хрипел, налившись кровью, открывал глаза, тут же закрывал их и все пытался ухватить пальцами нечто, неподвластное рукам. Не то тщился схватиться за руку Ольги, не то видел уже совсем другие картины.

Меня передернуло.

– Звоню в «скорую».

– Нет, я сама, – она все делала сама для шефа, и тут не могла отступить от правил. Но прежде, чем набрать заветный номер, дала Вивиани понюхать английскую соль.

Странным образом это произвело действие. Тот на мгновение из забытья выбрался, приподнялся на подушках, оглядел нас и произнес на русском, едва шевеля языком:

– Варенька, милая моя…. Варенька.

И снова со всхлипом упал, разметав руки.

Прибывший врач потребовал немедленной госпитализации. К этому времени Серджио, если и приходил на краткие секунды в себя, то лишь для того, чтоб произнести это имя. Ольга бледнела, краснела, буквально пунцовела, при каждом таком пробуждении, и вцеплялась в Серджио, пытаясь напомнить ему о себе, о месте, где он находится, обо всем окружающем. Кажется, Вивиани ее не слышал.

Отвезли в бывшую цэковскую больницу, тотчас отправив в реанимацию, подключили к аппарату искусственной вентиляции легких, забрали кровь, лимфу, сделали соскоб – все отправили на экспресс-анализ, предварительно завалив нас вопросами. В палату заходить запретили, все дальнейшее время мы тенями слонялись по коридору, вместе с другими такими же, ожидающими приговора. Ольга приставала к врачам каждые полчаса, час, два часа, но ответа не получала. Сама предполагала варианты, даже совершенно несуразные, от отравления ядами до аневризмы. Ее внимательно слушали, кивали, соглашаясь. Снова проводили исследования. Кажется, медицина и сама оказалась в замешательстве: кто-то говорил о гипертоническом кризе, иной о микроинсульте, его останавливали, спрашивали нас об известных аллергенах, принятых алкалоидах, снова не то, искали, но никак не могли найти подходящую случаю причину.

Она не выдержала, села на жесткий скрипучий стул, впервые за долгое время нашего нахождения в больнице. Я осторожно обнял Ольгу, та только всхлипнула, но мгновенно взяла себя в руки.

– Кто эта Варенька? – осторожно спросил я. Она дернулась, но только для того, чтоб отстранившись, едва заметно покачать головой.

– Даже не представляю. Серджио, конечно, тот еще жуир, но последние годы… полагаю, у него никого… Да и возраст: почти восемьдесят.

– Может, до тебя? Я имею…

– Не знаю. Он нечасто бывал в России, но… нет, не представляю. И потом, почему именно сейчас?